Что-то потянуло на лирику/не судите строго

Лия, та кошка, которой судьба предоставила
шанс прожить необычную жизнь,
прожить одну из девяти–человеком….



Это была её очередная жизнь… Какая точно она не знала–зачем считать? Для того что бы, когда придёт время бояться смерти…смерти в последний раз?
Но это была удивительная жизнь. Единственная из всех за которую она была готова держаться, это уже не было тем бесшабашным кошачьим существованием что прежде.
Она любила его… а он был глуп и юн… ну юн он был, конечно, сравнительно, сравнительно с её предыдущими жизнями. А глуп, попросту потому что ему не нужны были её чувства, нет, конечно, ему они были лестны, но не более…

В наступавших сумерках на серой стене дома можно было разглядеть табличку с номером тринадцать, но недостаток освещения не позволял разобрать названия улицы. Безликая многоэтажка с первого взгляда была ничем непримечательна и отличалась от сотен других блочных коробок лишь номером. Но на одном из верхних этажей в распахнутой раме окна мелькал уголёк сигареты. На подоконнике, скрестив ноги, сидела она, куря и вглядываясь в наступающую ночь. В расширенных кошачьих зрачках плескалась боль и обида, хотя обижаться было не на кого, поэтому методом исключения обижаться оставалось лишь на саму жизнь.
Рядом с окном порхал воробушек. Он был очень молод или слишком уж нагл, чтобы в столь угрожающей близости безустанно кружить пусть и перед симпатичным носиком, но несущим для него явную опасность. Когда наконец это мельтешение стало сбивать с мыслей было достаточно лёгкого грациозного взмаха, который можно было заметить лишь по сверкнувшим в полутьме острым ноготкам, чтобы пернатое тщедушное тельце оказалось в изящной ручке. Тёплый комочек трепыхался в маленьком кулачке, ослабив хватку и оценив произошедшее глазами полными слёз, Лия вонзила когти в тушку пока по запястью не посочилась кровь. Просто так было гуманней, схватив, она сломала воробью крыло и сильно поранила, так что всё равно он либо долго бы умирал сам, либо в этом ему бы помогли вороны, расклевав его раны.
Разжав кулачек, выбросив птичку, Лия язычком провела по тонкокостному запястью, вкус крови заставил её поморщиться. Из глаз тут же потекли слёзы, и на лице появилась горькая ухмылка, вызванная навязчивыми воспоминаниями о прошлых жизнях, они были разными, но безызменно были легки, ведь она всегда оставалась преданна своему кошачьему «Я», и как настоящая кошка была соблазнительна, бесшабашна и порой беспощадна. Ей всегда нравилось соблазнять и увлекать–это редко было для того чтобы быть с кем-то, чаще–для того чтобы потешить своё самолюбие и убедиться в собственной неотразимости; нравилась охота, если не ради вкуса крови, который вызвал сейчас такое желчное отвращение, то просто ради забавы–стервозная позиция, но это приносило упоение; нравилось делать то что пожелаешь, делать не думая, делать так как хочется…
Все прошлое, о котором она любила вспоминать потягиваясь, с горящей искоркой в глазах как о «славных похождениях», на данный момент не вызывало никакой радости, оно просто оставляло равнодушным… В этой жизни вовсе не хотелось быть верной своему кошачьему началу, в этой жизни она была готова быть верной ему… Вспомнив об этом Лия начала просто захлёбываться от слёз, уголёк сигареты задрожал (она даже представления не имела какая это была по счёту сигарета) и она тихонько заскулила, от боли хотелось кричать, но, стиснув скулы, получался лишь жалкий стон… Так она скулила, когда ей было больно, раньше она пусть порой нелегко, но довольно быстро справлялась с ранами, принимаясь зализывать их; но сейчас слёзы текли по лицу и от этого было физически больно…
Обжёгши пальчики о сигарету, она на мгновенье вынырнула из раздумий в реальность, реальность была темна, пуста и холодна по обе стороны оконной рамы. Реальность была без него…
Чёрт! Как же ей сейчас хотелось просто лежать у него на коленях! Но гордость…кошачий нрав…
Хотя нет…здесь самолюбие и гордость были не причём, да и всё кошачье она оставила в прошлом…оставила ради него… Просто она говорила ему об этом: говорила и о нраве, который не будет менять, говорила и о кошачьих привычках, которыми не поступиться, говорила и о том что не позволит малейшего оскорбления… Но это были абсолютно пустые звуки, с которыми он легко соглашался готовый видеть в ней лишь кошку, на что она всегда отвечала бессмысленной ухмылкой и взглядом полным горечи, который она тут же пыталась спрятать.
Перед самым носом пропорхнул видимо очередной наглый воробей, боль на мгновенье сменилась щемящей тоской, заставившей отмахнуться от этой птахи, а не вспороть коготками в назидание. Глубокая ночь была почти беспросветно темна, уже не было окон, излучающих свет, уличные же фонари были внизу и лишь тускло озаряли асфальт, отливающий в их свете влагой.
«…а ведь до этого асфальта отделяют вовсе не многочисленные метры, а всего лишь шаг»–пронеслось в голове.
Действительно, просто чертовски хотелось к нему! Хотелось лежать у него на коленях…ради этого можно было всё бросить и кинуться к нему, хоть в ноги кинуться! Но зачем…зачем если сама она не была ему нужна: он мгновенно соглашался с тем, что она просто кошка, и поэтому считал что можно любить лишь «по хозяйски»…любить…но считать возможным распоряжаться и просто дрессировать… Зачем? Зачем бросаться к человеку, который это не оценит.
«А ведь он и сейчас не думает обо мне… Для его жизни значительно лишь то, что он всегда прав и ради меня он не собирается делать поправки в своём мировоззрении»–подобные мысли заставили ещё раз оценочно прикинуть расстояние до асфальта,–«интересно, удастся ли на этот раз приземлиться на четыре лапы?»
Так хотелось его тёплых рук…его раскаяния…и любви… Настоящей любви…
Но было понятно, что это невозможно…
Тлевшая сигарета в очередной раз обожгла руки, эта досадная боль усилила ту жуткую животную раздирающую боль в груди, от которой просто хотелось кричать. Кричать, кричать от боли, кричать, чтобы услышал он, кричать чтобы вспомнил о любви, кричать, чтобы одумался, кричать в эту ночь… Снова просто жалко заскулив от боли и отчаянья Лия понимала, что это глупо винить человека за то что он не любит…
Ей надо было что-то делать, ведь она кошка, а кошки не собаки–они не могут ждать. Брошенные, потерявшиеся собаки остаются ждать, то ли ждать хозяев, то ли–смерти, как бы то ни было это глупо–просто ждать и ничего не делать; кошки же стараются вернуться или же решают жить дальше вовсе без прежнего дома.
Она знала, что может увидеть ту ради, которой он будет готов на всё, ради которой он поступится всеми своими принципами, ради которой он забудет о самолюбии; ту с которой он будет жить. Но зачем? Чтобы мурлыкая, спав у него в ногах и вспоминать о том, как хотела она стать для него той самой?
Боль лишь усилилась…действительно животная, от которой дикие звери воют и терзаются… «Хм, говорят бывает так, когда у людей болят ноги или руки, которых уже на самом деле нет…такие боли кажется фантомными называются…»–её боль тоже была фантомной, внутри болело, то что, он толи унёс с собой, толи и вовсе разбил вдребезги…
В это раз ей было просто не ради чего даже пытаться приземлиться на четыре лапы…

7247.43

0

Автор bestia

Другие материалы:

• ОПЯТЬ ОШИБКА ЮННОСТИ...
• 1102 подтягивания за 1 час
• Французы как Киндер сюрприз - три в одном: бомбист, раститель конопли и контробандист
• Саамские игры в Лопарской.
• ICQ настроена серьезна

Оставить комментарий:

Подписаться на комментарии