Блоги
еще одна невеселая история. про белые лилии.
Белые лилии
Они распродали ее картины. Не потому, что хотели забыть, а потому, что помнить было невмоготу. Она была права – ее картины стоили намного дороже, чем ее жизнь…
Навряд ли кто-нибудь из них когда-либо забудет эту ночь. Навряд ли они когда-либо позабудут эту женщину. Навряд ли они когда-либо ее простят. И, наверное, уже никогда не разлюбят…
Никто из них не знал когда, и как все началось, но теперь, когда всему пришел конец, когда все они стояли на краю, им нечего было сказать. Им не зачем было смотреть друг другу в глаза, им не надо было чувствовать биение сердец – ничего больше не было. Все закончилось. Все было вырвано с корнем.
Ничего не осталось.
Потому что не было ничего сильнее банального расставания.
Он открыл глаза. Темно. Пытался понять который час.
Глубокая ночь.
Раннее утро.
Ночь, когда приходит утро. Когда рассыпаются обиды, и новые надежды рождаются где-то глубоко в человеческих сердцах. Когда усталость, оставшаяся от прожитого дня еще не шагнула за порог, а страх нового дня его уже перешагнул…
Евгений открыл глаза. Прошло совсем немного времени, и в сумраке темной комнаты, он смог увидеть очертания жены. Она сидела неподвижно на краю кровати, глядя куда-то в неведомую, несуществующую в этой темноте даль. В комнате пахло недавно подаренными ей лилиями: они только-только начали распускаться.
- Я никогда не любила лилии, - она рассекла тишину надвое.
Он не понял. Приподнялся на локте, пристально посмотрел на нее. Растрепанные длинные прямые пепельного цвета волосы, не расчесанные со сна, бледная кожа, тревожные губы, тонкие, длинные, нервные пальцы, пожелтевшие от никотина ногти. Он знал и помнил на вкус каждую клеточку ее нервного, непослушного, буйного тела, каждый изгиб, каждую складочку, морщинку, знал каждую ее вену.
Она сидела в шелковой ночной рубашке и в пальто. Босая.
- Что случилось, Инга?
- Ничего. – Она отвернулась от него, словно не хотела, чтобы он видел лицо.
- Что ты делаешь? – Вопрос в спину.
- Сижу в твоем пальто.
- Сколько сейчас времени? – он сел в кровати.
- Слишком поздно.
- Слишком поздно для чего?
Она резко развернулась к нему:
- Для всего. Для того чтобы любить, быть вместе, чувствовать.
Он тяжело вздохнул. Спросонку ничего не укладывалось в голове.
- Что ты хочешь сказать? – Пауза. – Почему ты в пальто? – Он развел руками.
- Я ухожу.
- Куда?
Она подняла лицо к потолку, волосы откинулись назад. В полутьме вырисовывались прекрасные черты ее подбородка и длинной шеи.
- Не знаю куда, - она говорила медленно, словно слова давались ей с трудом. – Какая разница.
- Ты вернешься?
Она посмотрела на него.
- Не смей! – Вдруг выкрикнула она, - не смей говорить, что ты не знал про него!
- Ты думаешь о нем? - с горечью спросил он.
- Я ни о чем не думаю. – Она всхлипнула. – Но ты прости меня. Прости меня, - она встала, подошла к нему и присела на край кровати. – Ты прости, ты ведь любишь меня, я знаю, даже когда ты ничего не говоришь, даже если ты просто молчишь, я знаю это, я чувствую. И ты, - она положила свои ладони на его лицо, - ты, наверное, один единственный человек, который любил меня, который помог мне в жизни, - она залезла на кровать с ногами, - ты единственный, кто любил меня просто за то, что я есть, такую, какую есть. И я знаю, ты не задумываясь умрешь за меня, но… Но я не могу, слышишь, - она положила голову на его плечо, взяла его руку и положила себе на шею, он инстинктивно обнял ее, - я не могу так больше. Я ухожу. Мне надо уйти. Мне надо.
Он знал это. Просто не мог поверить. Не хотел.
- Ты возьмешь меня с собой? – Нестерпимая боль сжала его сердце, слова повисли в воздухе. Она поцеловала его в щеку. Какой он нежный, этот последний поцелуй. Какой он горький, какой трогательный, искренний. Обжигающий. От него остается шрам. Сколько в нем печали.
- Ты простишь меня однажды. – Она шептала ему на ухо, - может позже, не сейчас, ты не можешь не простить…
Она тихо закрыла за собой дверь, оставив дорожку таявших шагов. Он швырнул в стену первое, что попалось под руку: их свадебная фотография, стоящая на столике, и через мгновенье
бросился собирать осколки изображения…
****
Быстро шла по улице. Не спешила, просто мысли подгоняли ее. Мимо проносились деревья, за спиной скрывались и таяли, превращаясь в месиво машины, светофоры, остановки, бесконечные вереницы магазинов: все смешалось, перестало иметь какое-либо значение. Она этого не замечала.
Быстро шла по улице.
Закрывая глаза и прищуриваясь, чтобы не ослепнуть от окон большого города. Больно еще не было, по крайней мере, не настолько больно, чтобы… Пальцы еще болели от недавних лезвий. Еще помнили. Веки, так долго бывшие опухшими спали, и о прошлой жизни напоминали только неисчезающие тонкая красная ветка бессонницы.
Люди оборачивались: раннее утро ранней осени, босая женщина, не застегнутое пальто…
Было так странно. Так странно просто думать, мечтать. Просто не бояться, что кто-то бесцеремонно перебьет твои мысли своими размышлениями. Смотрела вокруг себя. Какое-то чувство абсолютного безразличия ко всему, что с ней происходит.
Она была не только грешницей, она была преступницей.
Многократной преступницей, виновной по всем статьям.
Предательство – виновна.
Продажа душ – виновна.
Убийство – виновна.
Ложь – виновна…
Но она платила…за все грехи.
Она не выбирала себе судьбу – кто – то выбрал за нее. Она быть может и не хотела, чтобы все получилось так, но…Что можно было сделать? С каждым часом она становилась слабее и слабее, некуда было идти, нечего было ждать.
***
Холод начал пронизывать ступни, пробираясь выше по ногам. Руки озябли.
Села в такси.
За окнами машины было еще темно. Бросила тоскливый взгляд в сторону вокзала.
- Чего ты боишься? – всплыл ее голос.
- Да не знаю я.… А чего ты боишься? Ничего? – послышался его ответ так близко, словно он сидел на заднем сиденье машины. Она обернулась. Ее мысли быстро нарисовали образ любимого человека, сотканный из сигаретного дыма водителя: серые глаза, светлые волосы, тонкие губы, монгольские скулы… Андрей…
- Нет, не боятся только дураки или сумасшедшие, - она как обычно сидела на подоконнике и смотрела из окна. – Интересно, видно ли отсюда огонек твоего окошка? Мне приятно думать, что да. Вдруг ты сейчас смотришь на меня…
- Ну, вот видишь, к чему тогда мысли о страхе? Ты сумасшедшая. – Он положил трубку.
- Я боюсь потерять тебя, - она долго слушала короткие гудки, поджав ноги под себя, сидя на подоконнике, глядя на ночной город.
Иногда она просто звонила ему, слушала голос, и не находя слов, клала трубку. Она была дурой. Ведь она любила.
Любила того, другого.
Любила также сильно, как мужа.
- ... Мне так грустно без твоего голоса, я так соскучилась по твоим серым глазам… я бы нарисовала весь мир красным карандашом, я бы могла быть самой лучшей для тебя, просто… - она написала на запотевшем окошке машины: « Не оставляй меня »…
Я знаю, что ты вспоминаешь о ней…
Знаю…
Она хотела тебя привязать, но в итоге это ты ее привязал, и ей осталось только прогонять себя от тебя. Это она от тебя убегала: выжигала тебя из своего сердца…
- … давай с тобой поиграем… Помнишь, тогда мы часто играли… Дурацкие игры… Сейчас начнем играть, чтобы сейчас же прекратить… Все мысли все равно возвращаются к тебе, скажи мне что-нибудь гадкое, пожалуйста…
- Я не умею… - короткие гудки.
Умеешь.
Ты все умеешь.
Лучше всех.
Правильно…
Все правильно…
Ты молодец.
Спасибо тебе.
Все пройдет.
Ты пройдешь...
А потом ты уехал.
Ты украл ее идею, идею о свободе. Просто взял и уехал, даже ничего не сказал, не предупредил, просто исчез.
Да какая разница.
Куда?
Север?
Восток?
Юг?
Запад?
Куда?
Она не успела тебя благословить. Не успела тебя обнять…Да какая разница. Ты уехал… Город опустел…
Инга слабо помнила тот период. Ей казалось тогда, что время застыло.
Ее выставку закрыли: картины стали слишком темными, мрачными. Она рисовала жилые дома с заколоченными досками окнами, фотографировала калек, инвалидов, бомжей, неспособных позаботиться о себе людей. Ее небо заволокло плотными грозовыми тучами. Она хотела показать так, что она чувствует. А потом начались эти письма. Те письма, которые она с трудом могла закончить, в которых не было смысла. В них иногда не было ни одного законченного, связанного предложения. Она их никогда не отправляла, но порвать их у нее не хватало смелости, и она сминала их, прятала, носила в карманах своей одежды неделями…
Я больше, почему-то, не смотрю больше в окна…Отчасти я их боюсь, а может нет… не знаю…
Деревья…когда-то я верила, что они умирают стоя, а может, хотела верить…верю ли я во что-нибудь теперь?
Помнишь как тогда, мы сидели вместе в два часа ночи, пили клубничный чай со сливками, ты смотрел на меня во все глаза, повторяя через каждые пять минут, как это здорово, что я есть, именно такая не нормальная…
ты назвал меня безумной…
142 часа в пути…чтобы потерять человека требуется всего минута, лишь полмгновения острой боли, а потом просто оголдевшая от этой самой боли тупая печаль…Я прожила намного больше, чем собиралась, - скажи, как людям надо реагировать на такие фразы? Скажи, как мне объяснить им, что я живу не своей жизнью, не той, которой хочу – но я живу…время…ненавистное, бессердечное, жестокое… Кто называет его добродетелям? –
Тот, кто потерял кого-то за полстука сердца, а чтобы полюбить снова, ему не хватило всей жизни…? Время лечит… да разве?... Ты забываешь не только все плохое, ты забываешь все…но если говорить о времени…скажи мне, о каком мире ты мне говоришь? О том, из которого ты сам ушел? О том прекрасном мире двоякого одиночество, который ты покинул? Ты же был моим нежным летом, пахнущим малиной, я же жила тобой. Могла ли я не думать о тебе? Нет, наверное, нет. Я ходила…просто ходила по улицам…Меня нет. Той нет. Периодически я звоню кому-нибудь и говорю, что уезжаю. Я делаю это…просто, чтобы забыть человека. Пусть кто-то думает, что меня нет в городе - какая разница, что меня просто уже нет. Некоторые говорят, что если тебе больно, значит ты живешь. А мне уже не больно. Так какого мира ты ждешь от меня?
У меня нет ничего.
142 часа….я прожила чуть больше недели…я не хотела – я ждала чуда. Его не было. Не случилось.
Перечитай те письма, и пойми: ты ушел сам из моего мира…
Ты хоть раз спросил меня, как мне – одной…А моего мира больше нет…
Я больше не смотрю в окна, не заглядываю прямо в сердце облаков, я…
Как много этого ненавистного «я»…
Я не знала, что мне делать – я просто знала, что тебя надо отпустить, ведь я тебя любила. Даже когда не звонила тебе, когда кричала на тебя – а что теперь…? Скажи мне.
Как давно мы с тобой просто не говорили.
Скажи мне, что стало?
Что стало с нами?
Что стало с нами?
Я не могу этого понять.
Если время все лечит, то ответь мне – разве время благодетель? Разве это правильно, что время стерло с тебя пыль своей прелести и нежности? Жаль…мне бы хотелось, …
Жаль, честное слово, ты даже не представляешь как….
Обидно, ты вроде всегда был близко – ближе, чем просто дотронься рукой, а в итоге ты так далеко от меня… Жаль, честное слово, ты даже не представляешь как….
Скажи, о чем ты думаешь, когда засыпаешь? Что тебе снится? Тебе снятся звезды? Те самые, ненавистные желтые, больные звезды, такие далекие, иногда сближающие людей…снятся? Ты заглядываешь в окна? Ты чувствуешь, что тебе в жизни есть свое место? Ты вспоминаешь хоть когда-нибудь мои строки бесконечных писем?
Ты скучаешь по мне?
Молчи, я знаю ответ…
Я ненавижу время…
Оно отняло тебя, и примирило меня с этим.
Как мне жить?... Скажи мне…
На окошке остались причудливые, расплывшиеся, потерявшие свой первоначальный смысл слова: «…оставь… меня…»
***
Его рабочий день подходил к концу. Оставалось каких-то полчаса. Планов на предстоящий вечер еще не было – все как обычно. Друзья, пиво, бильярд…
А если бы он остался? Он бы сейчас купил белых лилий и принес их Инге.
Белые лилии – ее любимые цветы.
Они познакомились, благодаря белым лилиям: он пришел выбирать цветы на день рождения сестры, а она стояла в цветочном магазине, в своем коричневом замшевом пальто, длинный красный шарф…Нет, пальто было цвета охры, а шарф кирпичного - он улыбнулся: все это он узнал позже, после того, как узнал ее имя. Как она нравилась ему: ее болезненно бледная кожа, пепельные волосы, тревожные губы, тонкие, длинные, нервные пальцы, пожелтевшие от никотина ногти. Он тоже знал и помнил на вкус каждую клеточку ее нервного, непослушного, буйного тела, каждый изгиб, каждую складочку, морщинку, каждую вену…Художница. Пишет безумные картины. Почему он уехал? Еще помнил как нежно она шептала его имя на ушко, и ее чертов муж!.. Муж, которого она никак не могла бросить…
Он просто любил ее.
Сильно.
Любить еще сильнее он не мог.
Она объясняла тебе все.
Все.
Тебе.
Ты не хотел понимать.
Можно ли тебя за это винить?
Да.
Нет.
Да, нет.
Наверное.
Нельзя.
Наверное, нельзя.
Она не винила.
Тебя.
Никого,
кроме себя.
Боже, это было так давно…
Его размышления перебили двое, вошедших тихо, но уверенно.
- …Андрей…?
- Да, - растерянно.
Даже как-то представились…Вроде адвокаты какие-то…
- Чего? – Как-то очень по-детски рассеяно спросил он.
- Кого.
Ответ сам возник в голове: Далинская Инга.
-…ну… - несколько дней назад он бросил курить, но сейчас ему почему-то очень хотелось курить… Бросил курить? Да ты и этого-то не мог сделать без нее! Она забирала у тебя сигареты, выбрасывала твои зажигалки…Бросил курить…Смешно! – Ну, она была, по меньшей мере, странная…вот. С ней было тяжело, понимаете, - вдох – я никогда не знал, что она сделает или скажет в следующий момент, понимаете?
- Нет.
Выдох.
- Не найдется сигареты?
Щелчок зажигалки.
- И чего это я так нервничаю? Просто она могла прийти ко мне со словами, что она случайно проходила мимо, посидеть у меня, попить кофе, потанцевать, вот, а шарики…Шарики…такие стеклянные, знаете, в которых …как она говорит в них вся вселенная, она видела землю, океаны, людей внутри, но это просто стеклянный шар…Она играла с ним. Она перекатывала его, вот так вот из руки по руке… Она играет со всеми. А потом она могла исчезнуть опять, лет на шесть.
- Вы этому рады?
- Я привык.
- Вы не ищете ее?
- Зачем? Она не тот человек, который хочет, чтобы ее искали. Просто ее надо знать. Она просто…восприимчивая, что ли… Одно слово может ее обидеть или разозлить и она уходит. Никогда не знаешь, придет она назад или нет. Я не понимаю к чему все эти вопросы. Она в другом городе, далеко отсюда. Я уехал, понимаете? Все кончено, пройдено, прожито и забыто.
Говорите с ее мужем - она, кстати, сильно любит его, сильнее, чем меня, - добавил он с горечью в голосе. – Она не могла бросить его, потому что боялась за него, любила, а я?...Со мной она просто играла, я ее развлекал, вытирал ее слезы, зашивал ее раны, целовал ее картины…Понимаете?
- Нет.
- Мне хотелось кричать, когда она рядом. Она убивала меня – но я не мог без нее. А однажды утром я проснулся и не увидел птиц в небе – понимаете, ни одной птицы…
- Нет.
- Это из-за нее. Она убивала даже птиц. Там, где была она, не было жизни. Она сводила с ума всех, она врала, она обманывала, она скрывала все и скрывалась сама… Я точно знал, что однажды она наестся таблеток, или порежет себе вены, вместо своих пальцев…Тогда, в том цветочном магазине, она…у нее пальцы были порезаны, прямо подушечки, кровь медленно капала на пол, и я спросил не нужна ли ей помощь…а она подумала я хочу с ней познакомиться…сколько лезвий я у нее забрал…
По спине пробежали мурашки. Чувство чего-то неприятного и непременно плохого охладило сердце. Что могло произойти? С ней – что угодно… Не сразу понял то, что ему говорят: пришлось повторить.
- Она умерла, понимаете, без вас мы не можем огласить завещание…вы должны приехать…
Она умерла…Он осекся…умерла…что это значит? Ее нет больше…К чему все эти слова про нее, если ее больше нет?
Она боялась темноты.
Она любила белые цветы.
Она резала пальцы лезвием.
Свои длинные тонкие, нервные пальцы…
Он вспомнил, как сладко пахло сиренью каждый миг, когда она была рядом. Как она приезжала по утрам, боясь, что муж может все понять. Как она плакала по ночам в телефонную трубку в ванной: так тихо, так обреченно. Как ее сердце разрывалось на части каждый раз, когда она уходила… Андрей никогда не знал, как долго стояла Инга прислонившись к его двери, пытаясь понять, успел ли он соскучиться по ней или нет. Он знал, она была готова умереть за него, но он никогда не знал, как сильно она боится смерти… Ее тонкие, тревожные пальцы…
***
И вот они стояли на краю.
Они смотрели друг на друга. Муж – человек, который прожил с ней вечность, и любовник – человек, укравший у нее вечность. Зеленые глаза смотрели в серые. Они не были врагами в этот момент, они не были друзьями. Они были осиротевшими, потерявшими себя, потерявшими смысл жизни, мир. На них рухнуло небо, их сердца раскололись.
Им нечего было говорить. Им
Они смотрели друг на друга, и, казалось, целая жизнь пролегла между зелеными и серыми глазами.
- … как я могу найти слова, которые опишут вам мои чувства, слова, которые смогут дать вам понять, как сильно я вас люблю…да, да, люблю… Ни одного из вас я не сделала счастливым, ни одному из вас я не родила ребенка, но я жила – я жила ради вас. Нет, не вините меня, но поймите, самое большое, что могла я сделать для вас, я сделала. Я просыпалась по утрам и засыпала вечером. Я пыталась рисовать свои звезды – нет, я плохой художник, хотела отобразить на холстах дождь моей осени, но не смогла…Я старалась, но все не правда. Это не я. Я живу не своей жизнью, не укоряйте меня – я жила. Ради вас. Что я могу оставить, кроме боли в душе? - Дурацкие картины, может они стоят чуть больше, чем я…Свое глупое небьющееся сердце, свою нелепую до предательства нежность… Я никогда не любила лилии. Мы были самыми счастливыми…
***
Евгений подошел к Андрею и протянул ему несколько помятых исписанных листков. Разных: в клетку, разлинованные, какие-то черновики – ее письма.
- Она хотела отправить их. Я находил в шкафу с одеждой, в карманах, в столе, в ее палитре…
- Она бросила меня. Я звал ее с собой, но она отказалась. Она…собрала вещи, оставила их у меня, а потом разорвала свой билет, и, я уехал один.
Каждое слово приносило нестерпимую боль.
Они не были врагами.
Не были друзьями.
Они были одни.
Они все понимали.
Они знали, что она их любила.
Их разделял целый мир.
Мир ее синих, выцветших глаз, ее тревожных губ и ненавистных белых лилий…
На ее могилу они положили сирень…
11 | Автор Ольга |
Другие материалы:
- Lost? Find yourself...
- "Свеча скорби" - флешмоб, посвященный катастрофе на ЧАЭС!
- Я тебя вижу!
- Москва встречает теплом
- Билайн - компания, где все продумывают ...
Оставить комментарий:
Мыже говорили об этом когда ты звонила. Кстати,объясни, что значил твой звонок?
________________
Ольга ХРИСТИНИНА
Интересно...наводит на размышления...
З.Ы.: Ольга, сегодня целый день натыкаюсь на твоё имя-в территории жизни твой стих откопала=) В коем то веке услышала твой эфир(почему то никогда не попадала),после него прямо настроение поднялось, ты в своём репертуаре=))
Интересно, а ботаник Руденко, с которым ты училась, это известный на народе Коллега??Или я ошибаюсь?=))))
----------------------------------------
Не бойся стремиться к совершенству, тебе всё равно его не достичь=)
Так и вижу, как ветер, с каждым порывом уносящий с собой засохшие лепестки сирени, теребит слегка пожелтевшие листы...
Круто… Немного запутанно для начального восприятия. Но зато видно, что у героев идет мыслительный процесс, сложный процесс. Круто! Мне очень понравилось.
Оля, это ты написала?
да, написала я. И это не единственное, что я написала:))))))
________________
Ольга ХРИСТИНИНА
Я тебя преследую просто:)))
да, я маньячинка:)))))
По поводу Руденко буду молчать аки рыба.:))) А то вдруг ему не хочется, чтобы я открывала все его тайны?:)))
________________
Ольга ХРИСТИНИНА
...
ты звонила мне ночью. Плакала. Мы говорили с тобой, пока не раздались мужские маты, и тебя куда-то увели..домой, вроде...я тебе отправила мэску, а ты не ответила.
________________
Ольга ХРИСТИНИНА
просто дейтвительно люблю сирень и ненавижу лилии.
________________
Ольга ХРИСТИНИНА
Да ладно чё уж там, объявила на весь город=))а так ничего держишься, молчишь, прямо как рыба=)
И не напугала нисколечко=))преследуй...=))
----------------------------------------
Не бойся стремиться к совершенству, тебе всё равно его не достичь=)
Очень печально, опять обоснованно?
Если так, то жаль.
Ты пишешь картины?
Еще раз напомню, что я здесь до пятницы. Как я понимаю, ты уже не приедешь?
Неважно, все-таки выходи на связь.
Я.